Секция посвящена методологическим и теоретическим трудностям изучения российского православия. Антропологические и социальные теории, сформулированные преимущественно на материалах иных христианских конфессий, нередко оказываются нерелевантными для описания российского православия (по этому вопросу см. Hann, Goltz 2010; Bandak, Boylston 2014; Luehrmann 2018; Naumescu 2018; Bandak 2022). За понятием “восточное христианство” скрываются самые различные религиозные и секуляризованные “миры” (Асад 2020), границы которых не совпадают ни по политическим, ни по историческим, ни по географическим признакам. В этих “мирах” способы обращения с божественным различаются в зависимости от наслоения различных контекстов. Тем самым, в некоторых случаях актуализируются эпистемологические иерархии производства знания, где “восточная” христианская религиозность предстает как отклонение от условно нормативных моделей секулярности и постсекулярности. Например, в работах Пола Колсто, профессора русистики университета Осло, биополитика российского государства рассматривается с точки зрения “гражданской религии” (Stoeckl 2020), главным атрибутом которой является неразрывная связь между РПЦ МП и государством (Kolstø 2025). Колсто не учитывает контекст производства биополитического знания верующими, позиционируя российское православие скорее как “викарную религию” (Davie 2007). Секция приглашает к обсуждению способов преодоления этих рамок и к поиску новых языков описания православного опыта.
Мы ставим под вопрос само понимание “русского православия” как единого объекта исследования: кто и что его представляет — церковь как институция (РПЦ МП, АПЦ, РПЦЗ и т.д.), “неофициальные” православные, приходские общины, отдельные верующие, медийные фигуры? Можно ли говорить об “общности” православных в условиях, когда каждый локальный контекст задаёт собственные формы религиозности, материальности и включённости в политические и культурные дискурсы?
Особое внимание уделяется антропологическим способам описания православия — не как теологического учения, а как совокупности практик, телесных и материальных опытов, способов маркирования сакрального и повседневного (Tocheva 2017; Агаджанян, Русселе 2011). Как формируется и переживается божественное присутствие за пределами храма? Как верующие определяют, что является святым, достойным поклонения, включённым в сферу веры?
В рамках секции также предполагается обсудить политизацию религии и постсоветский контекст религиозного дискурса как инструмента идеологического самоопределения — противопоставления “традиционных ценностей” и “секулярной современности”. Православие в этом смысле предстает не только как религия, но и как форма политического и культурного действия, включённая в процессы национальной идентификации и религиозного самоосмысления в постсекулярном контексте (Кормина, Штырков 2015).